Хелен пишет: ты знаешь, мы жили с ним 20 лет

Хелен пишет: ты знаешь, мы жили с ним 20 лет, или два года, или всего два дня. Разве это имеет значение, если след, его след остался шрамом внутри меня? Мы скрепляли все прочно — физика, сопромат, мы давали обеты, назывались жена и муж, а потом, понимаешь, потом наступила тьма — наступила та самая полная тьма всему. И никто не умер, и жизнь продолжает быть, и, спасибо психологам — нынче легко страдать. Только я пытаюсь вспомнить, какой судьбы я просила, когда мне выдали этот дар? И, конечно, все к лучшему в мире или в миру, где у каждого имя иное и чин иной. И построить новое хватит мозгов и рук, но не знаю, хватит ли новому слов и нот. Хелен пишет: у нас уже утро, прости-прощай, я сижу с бутылкой вина, через час вставать.

А ко мне подбирается полночь — в плечо дышать.

Что исчезнет первым: ноты или слова?