Мир изнывает — июньской прелестью измучен, выжат до дна и дат

Мир изнывает — июньской прелестью измучен, выжат до дна и дат. Когда-то Лила пропала без вести, отец и мать разучились ждать. Исчезла — не обронила весточки, живая, мертвая — кто бы знал. В окно черемуха тянет веточки, цветет, дурманит, лишает сна. Отцу привиделось: кто-то в комнате ходил — не маленький, не большой, и сердце билось его огромное в неравной схватке с чужой душой. Потом и матери вдруг почудилось — знакомый голос, беспечный шаг. Собака встала, своих почуяла, но дождь невидимый помешал. На полках книги стоят и карточки, молчат колонки, ложится пыль. Она пропала тогда загадочно, как будто просто сошла с тропы. Ее оплакали и запомнили, дословно вычитали с листа, альбомы светом ее заполнили и отпустили — да будет так.

***
Который год уходя от сумерек, скрываясь в храмах и кабаках, по звездам Лила пути рисует мне, качает дочь мою на руках. Оставив мир до поры безропотно, хранит заветное, знака ждет — ночной зарницы, порыва, рокота, огня, идущего за дождем. В садах деревья цветут отчаянно, бог держит перышко на весу. Как много важного замечается, когда умеешь проникнуть в суть.
У черных братьев на красной площади идут торги да шумит базар.
Она взмывает на белой лошади,
не оборачиваясь
назад.