Бабушка открывает глаза, ежится от утреннего морозца…

Бабушка открывает глаза, ежится от утреннего морозца, поднимается — над ней рябина не шелохнется, шаль пуховую достает свою из тумана, улыбается: ну где моя внучка Анна? Схожу, погляжу, что моя красавица учинила — баловница была: то ягоды, то чернила, испачкается, смеется, я ее умываю, васильковое небо расцветает над головами.
Бабушка в дом заходит — не скрипит ни калитка, ни половица. Идет на кухню, тихонько за стол садится, смотрит на внучку — взрослую, золотую: солнечным лучиком дай с тобой поколдую.

Анна месит тесто, тесто дышит и вырастает, под рукой ее боль затихает, утрата тает, теплая нежность бьется, живая сила. Анна смеется — бабушка так просила.
Анна варит чай — донские цветы и травы, ягодный сбор, напевы и переправы, речные пороги, заговоры степные, во веки веков и присно. Еще: отныне.

Кухня полнится запахом, смехом, медовым солнцем, скоро Анна управится, скоро весь дом проснется, зашумят голоса, сойдутся родные лица, будет днесь нам и хлеб насущный, и всем простится.

Бабушка стоит подле Анны — как привыкла, на прежнем месте, миски, стаканы, ложки любовно крестит, каждую часть угощения разделяя, не еду, но род свой на жизнь благословляет.

Будет дом, как чаша, и дети в дому родятся, а пока пора прощаться и возвращаться, на хвосте сорока несла да часы пробили — отдыхать до срока.
За околицей.
Под рябиной.