Летели облака

Летели облака

Летели облака

Бары на «дороге жизни» встречались чаще, чем люди. «Дорогой жизни» называли центральную улицу, ведущую от железнодорожного вокзала к городской администрации — улицу, лениво перетекающую с холма на холм и несущую на своем хребте весь город в его парадном обличии.



Монументальность зданий обрушивалась на столетние деревянные домики, подминала их, но, словно устав от собственного превосходства, оставляла стоять в тени, позволяя сиротливо прислоняться к каменным плечам титанов.

Идти по «дороге жизни» летним вечером пятницы и заходить в каждый бар, было делом чести. Немногие преодолевали весь путь, чаще дорога заканчивалась где-то на середине, у одной из бесконечно похожих друг на друга барных стоек, где очередной шот ставил решительную точку на карте недели.

Ларс была опытным бойцом, но сегодня сражение отменялось. Схватив Тосю за руку, она ворвалась в первый попавшийся бар, в полутьме рассмотрела свободный столик в углу, и только обосновавшись и оглядевшись, словно убеждая себя в твердости намерений, села спокойно, как бы давая понять, что вечер будет долгим и пройдет именно здесь.

— Судя по всему, мы пришли, — резюмировала Тося, пристально глядя на Ларса, которая была так неестественно спокойна, что серьезность повода становилась очевидной. — Еще бы понять, к чему.

— Мы пришли сюда, чтобы выпить. Как культурные люди. Мы же можем выпить, как культурные люди?

— С каких пор ты считаешь себя человеком, чудовище? — расхохоталась Тося. Она смотрела на Ларса с плохо скрываемым восхищением — в такие моменты Ларс была прекрасна, она была серьезна, как бывает серьезен трогательный, смешной ребенок, старательно подражающий взрослому в своей важности. — Рассказывай уже. Иначе ты лопнешь раньше, чем мы откроем бутылку.

В этот момент подошел официант, удивительно похожий на молодого Пушкина, и, уронив на стол тяжелый фолиант меню, пафосно продекламировал:

— Что желают прекрасные дамы в этот восхитительный летний вечер? — улыбка официанта, его чудом сохранявшая белизну рубашка и темные кудри придавали самому заведению атмосферу театральной декорации, где в нарочитой небрежности обстановки рождалось и происходило что-то прекрасное, чистое, что-то похожее на музыку или танец.

— Девушка пьет вино. А я пью водку, — не задумываясь сделала выбор Ларс. Официант улыбнулся и, загадочно воздев руку к небесам, изрек: — Водку не пьют просто так!

По традиции тост говорился уже после, иначе процесс мог затянуться. Поставив бокал, Тося пристально посмотрела на Ларса и решительно скомандовала:

— Рассказывай. Рассказывай немедленно, или я убью тебя прямо здесь.

Ларс, походившая сейчас на довольного кота, выдержала положенную паузу и радостно замурлыкала:

— Они дали мне этот заказ. Я буду рисовать этот логотип, этот самый лучший в мире логотип. Я ждала их решения две недели. Господи, знаешь, сколько было конкурентов? И они выбрали меня, я показывала наброски, директор сказал, что я, определенно, чувствую верное направление. Представляешь? Логотип киностудии. Логотип киностудии ОБЛАКА by Лара Орлова. Работа года. Нет, работа века. Бриллиант в портфолио. Отпуск в Париже. Ты поедешь со мной в отпуск в Париж? Или в Амстердам? Куда ты поедешь со мной в отпуск?

Тося улыбалась, глядя на разгоряченную Ларс, которая рисовала в воздухе невидимые эскизы будущего логотипа, карту Парижа и герб Амстердама.

— Я не поеду в отпуск. У меня конец квартала, отчет и вагон работы. Я буду сидеть в офисе и представлять, как ты шастаешь по Парижу и пристаешь к француженкам.

— Глупости. Я получу гонорар, ты бросишь свою работу, ненавижу ее, она нудная. Мы поедем в отпуск, а когда вернемся — снимем квартиру. На набережной. Мы непременно снимем квартиру на набережной. Я стану самым модным дизайнером, они будут мечтать обо мне, вот запомни мои слова.

— Успокойся, ты и так модный дизайнер. У тебя мания величия.

— У меня мания восторга, фобия стагнации. Движение — это жизнь, вот что я тебе говорю. Поэтому мы будем бежать.

— Куда, в Париж?

— В Париж, в Ужгород — какая разница? Мы будем бежать, мир будет кружиться, дорога жизни выпрямится и поведет нас за тридевять земель.

Ларс говорила, говорила, все салфетки были сложены в журавликов, пепел в пепельнице принимал причудливые формы, какие принимает песок под рукой художника, бар наполнялся и вновь пустел идущими по «дороге жизни». Тося смотрела на Ларса. В сумочке вздрогнул телефон. Тося взглянула украдкой, короткая смс от недавнего знакомого — «Доброй пятницыJ».

— Смешной этот Гриша, — задумчиво произнесла Тося.

— Смешной, — согласилась Ларс. — Ты ему нравишься.

 

II

На работе и дома все шло совершенно наперекосяк. И если работу еще можно было пережить, то от домашних дел и мелких неурядиц просто опускались руки. Для начала сломался кран на кухне. Сантехник, пришедший лечить кран, внезапно приговорил к смерти целую трубу. После двух недель войны с трубой было решено делать капитальный ремонт.

С ремонтом Тося дружила плохо. Тяжелые, острые, колющие и режущие предметы ей были категорически запрещены. Она умудрялась сломать неломаемое, выдернуть вмурованное и получить все возможные бытовые травмы.

— Ларс, я купила не ту трубу, — жалобно проскулила Тося, когда Ларс ответила на звонок.

— Угу, — промычал телефон, — с тобой всегда так.

— Ларс, что делать, а?

— Отдай трубу обратно. Попроси другую. Поищи в интернете. Позвони этому Грише, он же строитель, он знает про трубу. Я сделала три эскиза. Они классные, но пока все не то… Представляешь, никак не могу поймать…

— А ты приедешь?

— Приеду. Когда ты разгребешь стол, и я смогу рисовать. Мне надо поймать, я уже рядом-рядом. Скоро вот точно будет оно. Разгреби стол. И позови Гришу, сколько можно, у тебя воды третий день нет.

…Ларс ходила по парку, нарочито шаркая, чтобы облачка пыли, поднимаясь от земли, ложились на замшевые ботинки патиной. В голове крутилась мелодия про облака, которую Ларс никак не могла вспомнить. Мотив вился и не давался в руки, слова прятались, и, главное — тот самый логотип никак не приходил. Во всем, что касается творчества, Ларс была суеверной. Неизвестно, есть ли на небе Бог, но какие-то высшие силы обязаны присутствовать при рождении шедевра. Иначе не шедевр. Так, ремесло. Высшие силы опаздывали, роды затягивались. Ларс нервничала, злилась и продолжала бродить вокруг небольшого озера в глубине парка. Здесь почти никогда не было людей, озерцо, не получая ухода, заросло, бетонный обруч вокруг него осыпался, трава спускалась к воде, нарушая запреты. Деревья разрослись, и даже в жару здесь всегда было прохладно и сумрачно.

— Я очутился в сумрачном лесу, — пробурчала Ларс и, подняв камешек, бросила его в центр озера. Вода вздрогнула и ожила, круги побежали, передавая волны друг другу, соединяясь и расставаясь, чтобы растаять у берега. В отраженном небе заволновались белые облака.

— Летели облака, летели далеко, — вдруг вспомнила Ларс слова песни. И снова бросила камень.

Сидя на траве, Ларс стремительным карандашным росчерком останавливала движение воды, замыкая ее в кругах на бумаге. Круги расходились и соединялись снова, рождаясь в невидимом центре, где-то в глубине листа, в глубине ладони, в глубине самой земли. Свет переходил в цвет, волна переходила в звук, облака, отраженные в воде, принимали формы, подчиняясь законам нового пространства. Ларс закрыла блокнот. По дороге домой она спустилась на набережную и долго смотрела на окна домов, в которых вечерний ветер с реки уже нарисовал закат.

 

III

Клуб был полон. То, что называется богемой, было представлено здесь во всем разнообразии сортов и видов. Андеграунд и индипендинг, креативные и независимые — художники, фотографы, молодые авторы и непризнанные гении всех цветов и мастей — наполняли зал, как тропические рыбки аквариум. Ларс с бокалом шампанского плыла от одной стайки к другой, улыбаясь, кивая, манерно обмениваясь с женщинами поцелуями и решительно пожимая мужчинам руки. Невысокий человек, возраст которого невозможно было определить точнее, чем средний, поправляя нелепые очки, придававшие ему сходство с Вудди Алленом, подошел к Ларс, улыбаясь.

— Славно. Очень славно. Думаю, вы угадали. Он действительно многогранный, глубокий, легкий. У вас есть чутье, в творчестве нельзя без чутья. Мы будем работать с вами. Я хотел бы предложить вам стать членом нашей команды. На следующей неделе я жду вас в нашем офисе. В вашем офисе.

Тося с Гришей выбрали укромное место, откуда можно было наблюдать за всеми, не принимая участия в постановке.

— Терпеть их не могу, — сердито пробурчала Тося, отворачиваясь. — Нахлебники, тунеядцы и лоботрясы. Налетели, как мухи на мед. Презентация, презентация. Зачем они все здесь?

— Это светское мероприятие. Так положено. Принести тебе еды?

— Гриша, это ужасно. Пойдем домой.

— Но тут же Ларс…

— Ларс не заметит.

 

Дома Гриша по-хозяйски проверил новенькие блестящие краны, поставил чайник, принес горячую чашку Тосе, которая сидела на диване, укрывшись пледом, и невидящим взглядом смотрела сквозь телевизор.

— Ларс получит гонорар, вы хотели куда-нибудь съездить. Мне кажется, это здорово. Возьми отпуск. Тебе надо отдохнуть. За домом я присмотрю, не волнуйся. Я, кстати, еще решил в ванной кран поменять. Течет, зараза. Ну ничего, я ему покажу.

— Гриша, ну какой отпуск. Кто меня отпустит? Ты же знаешь мою работу…

— Знаю. Она мне не нравится. А ты ее брось! Отдохнешь, развеешься — вернешься, новую найдешь. А если не найдешь — все равно не пропадем!

— Ты с ума сошел, Гриша, — устало улыбнулась Тося. — Ты сошел с ума.

 

IV

— Я еду в турфирму, имей ввиду, — заявил бодрый голос Ларса в телефонной трубке. — Ничего не знаю, хочу в Париж. Передай своей работе, что ее мнение никому не интересно. Повиси, повиси на трубке, звонит кто-то.

Тося включила громкую связь и стала слушать веселую музыку, которая по задумке оператора должна была скоротать время ожидания. Музыка была надоедливая, но Тося вскоре перестала обращать на нее внимание. На мониторе ноутбука открылась панорама Парижа. Веб-камера, удивительное изобретение человечества, показывала голубя, который сидел на голове химеры Нотр-Дама. Химера казалась озадаченной.

— Таня, — прервал музыку голос Ларс из телефонной трубки. — Тань, папа умер.

Село Семигоры было ненамного ближе Парижа. Они ехали четыре часа, закончились большие города, потом маленькие, потом деревни. Гриша вел машину. Тося держала Ларса за руку, они сидели на заднем сиденье и смотрели каждая в свое окно. Слева, в окне Тоси бежала серая полоса дороги, обещая скорый обратный путь. Справа степь волновалась бесконечным ковыльным морем. Над морем медленно и тяжело плыли облака.

В родительский дом Ларс приезжала редко. Пару раз в год — на рождество да летом, проездом, мимоходом — завезти нехитрые гостинцы, повздорить с матерью, которая вот уже много лет лежала парализованная, похлопать отца по плечу — бывай, бать. Мать она не любила — уже больно крут был у той характер. Отца жалела, но общих тем для разговоров становилось все меньше. В городской жизни не было места деревенским проблемам. Получив заветный аттестат, Ларс вырвалась из Семигор, чтобы, как она думала, никогда туда не вернуться. Родители старели, деревня ветшала, все больше домов теряли своих хозяев и не обретали новых. Те немногие, кто остались, основательно пили, коротая долгое деревенское время. Хозяйства родители не держали, пенсии хватало на еду, отец присматривал за матерью, вырезал в сарае по вечерам фигурки из дерева да ходил на рыбалку — неглубокие речки, словно голубые тропинки в степи, уводили от ветхого дома, где давно поселились болезнь и старость. Отец был всегда, словно защищая Ларс от матери, от деревни, а ей ничего и не надо было от него больше. И вот он умер — тихо, во сне, потом врачи нашли рак четвертой стадии, но информация эта была уже ни к чему ни отцу, ни Ларсу.

 

Ларс сидела на маленькой кухоньке, поджидая, когда закипит закопченный чайник. На столе лежали бесполезным ворохом медицинские заключения и свидетельство о смерти отца — нелепая розовая бумажка. Ларс поморщилась. Из комнаты раздался сердитый, требовательный стук — парализованная мать требовала к себе. Стучала палкой об пол, все громче и громче, словно этот стук должен был объявить Ларс новый порядок и соединить ее с ним нераздельно, проникнуть спорами внутрь, чтоб никогда уже не отпустить.

— Пить? В туалет? — с трудом сдерживая брезгливость, спросила Ларс, дотрагиваясь до матери. Та сердито отмахнулась, пытаясь перевернуться. Непослушное обмякшее тело обрушилось на край кровати. Ларс подняла мать, переложила удобнее. Поправила подушку под головой. В доме была еще одна комната, но Ларс, забрав оттуда одеяло, вернулась к матери и, немного помедлив, легла на кровать отца.

 

V

— Ларс, что тебе привезти?

— Кошачий корм.

— Господи, сколько можно, сколько их уже?

— Девять. Скоро будет четырнадцать.

— Ларс…

— Что? У них меховые лица и теплые животы.

Тося с Гришей привезли трубу. Большую и подходящую. Гриша занялся водопроводом, и через пару дней деревенская кухня Ларс превратилась в кухню со всеми удобствами. Тося устроила генеральную уборку, в результате чего из дома были вынесены не только ненужные вещи, но и лишние стены. Из двух комнаток в мансарде соорудили одну большую мастерскую. Ларс стала рисовать. Рисовать было страшно — руки боялись забыть, глаза не верили бумаге. Охотнее всего рисовались черти.

— Тося, приезжаете, я вам курган покажу.

— Какой курган?

— Скифский. Сарматский. Не знаю. Старики говорят «холм силы». Там змеи живут.

— Ларс, не вздумай туда ходить! Какие змеи!

— Я ходила уже. Много раз. Там хорошо, приезжайте, а? Хоть на денек бы…

Холм Силы возвышался над крутым обрывом в нескольких километрах от села. В ряду курганов, до которых добирались редкие историки, фанатично искавшие белые пятна на карте древностей, Холм Силы был самым высоким. Тося и Ларс стояли на холме. Степь внизу серебрилась, сливаясь с горизонтом. Запах травы, шум ветра и треск цикад обманывали сознание, словно говоря: «Не ты, не здесь». Из-за границы небесного кадра медленно выплывали облака, пересекали видимое пространство и уходили за рамки времени.

— А мы Гришей расписаться решили… Ларс. Ларс, ты же не против?

Ларс молчала, вглядываясь в хитросплетение травы.

— Ларс. Ну ты чего. Ты обиделась?

Ларс осторожно опустилась на колени, закрывая Тосю. К шороху ветра в траве добавился другой шорох — стремительный и опасный. Тося посмотрела вниз. В полуметре от них, поднимаясь серебряным стержнем, мерно покачивалась над землей змея.

— Ларс! — закричала Тося, хватая подругу за руку. — Ларс! Бежим, змея! Смотри, какая огромная!

Ларс молча смотрела на змею. Казалось, они гипнотизируют друг друга.

— Мы на твоей земле, — сказала Ларс змее спокойным голосом. — Но мы сейчас уйдем и не причиним никому вреда.

Змея, приподнявшись над землей, мерно раскачивалась. Ларс медленно поднялась с колен и сделала шаг назад. Тося не двигалась и с ужасом смотрела на змею.

— Пойдем, — сказала Ларс. — Она нас не тронет.

 

Вечером, сидя во дворе с бутылкой местного деревенского самогона — знаменитой на всю деревню «хреновухи» — они отметили помолвку Тоси и Гриши.

— Может, приедешь на регистрацию?— осторожно спросила Тося, когда Ларс снова наполнила рюмки.

— Нет. Придется вам тут потом повторить, — усмехнулась Ларс. — Мы с маманькой тут надолго прописались.

Похоже, что навсегда.

 

* * *

День Тосиной свадьбы или, как виновники торжества предпочитали говорить, бракорегистрации Ларс провела на холме. Обрыв уходил в небо, небо уходило в солнечное марево, за маревом не было ничего, что мог бы выдержать человек. Низко, задевая крыльями живой ковыль, летели над степью облака. «Сначала облако превратится в воду, потом уйдет в землю, потом поднимется в небо и полетит. И однажды снова вернется туда, откуда начался его путь, — подумала Ларс, наблюдая за серебряной змеиной ртутью, медленно текущей сквозь заросли. — Интересно, сколько времени нужно облаку, чтобы снова стать собой? Пожалуй, лет пять, не меньше».

«Будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби», — внезапно возник голос из из глубины сознания, как будто в голове у Ларса прибавилось постояльцев.

«Будем, — согласилась Ларс. — Надо матери матрас удобный купить, извелась совсем, ворочается ночами. И в аптеку в райцентр съездить, пока рецепт не пропал. Пять лет из воды в землю и обратно, представляешь? Ползи сюда, я тебе объясню, тебе ж неба не видно. Значит, дело было так: летели облака…».

2016