День от субботы

Весна для выживших. Из выцветших палат, из рукавов больничных коридоров мы тянемся за дозами тепла, слабее слов, прозрачнее стекла, мы покидаем сумрачные норы…

Мне скоро тридцать, мама, давай подумаем, как нам было. Как крепко ты никогда меня не любила, как страшно не скучала и не боялась. Я твоя обреченность, мама, твоя усталость…

Говоря со мной, не слушать другого голоса, обещая мне, не помнить других имен. Вы живете здесь с указанным сроком годности, в каждом прячется до срока и яд, и мед…

И опять ты молчала. А я была, словно Мунк, один обреченный жест, один невозможный крик. Я стояла напротив тебя и думала: почему здесь так холодно, если столько внутри горит?..

Ты пришел в меня, ворота открыв ключом, что принес тебе однажды седой монах. Он сказал тогда, что я — это божий чёлн, что в меня таких как ты достают со дна…

Эротика рук неподвластна затворам камер, мембранами микрофонов неуловима. И тишина, разомкнутая руками, становится беззащитной и уязвимой…

Год подходит к краю со всеми, кто собран в нем. Прыгнет — не прыгнет — гадают внизу зеваки. Белая пыль клубится под фонарем, слепые в ней видят знаки…

Сколько вас, решающих, как мне жить, что мне делать, кому присягать на верность? Быть своей, оставаясь среди чужих, стало делом слишком обыкновенным…